Жизнь ему представлялась стройкой,
а стала — струйкой.
Комната одинока — словно пустой рукав.
Да у него — я видел — вообще семиструнка,
будто у старика!

И ливерпульской четвёрки пылится иконка
на стенке, а рядом с ними — конечно, Хэм.
Если вместо «трамвай» он скажет случайно «конка» —
не удивлюсь совсем.

Он — рудимент, как патефон, «Rīgas balzams», авоська,
возврат долгов, песни Арика Круппа, честь...
Полководец былого разбитого вдребезги войска.
Странно, что он ещё есть.

Он искренне верит, что этот пейзаж метельный
станет другим, если — за руки... если — друзья...
Жаль — для таких чудаков
наше время смертельно,
губительно, словно яд.